Неточные совпадения
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не остается,
как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу
пожару, в несколько часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой.
На другой день
пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
В ту же ночь в бригадировом доме случился
пожар, который, к счастию, успели потушить в самом начале. Сгорел только архив, в котором временно откармливалась к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение в поджоге, и пало оно не
на кого другого, а
на Митьку. Узнали, что Митька напоил
на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и стали допрашивать с пристрастием, но он,
как отъявленный вор и злодей, от всего отпирался.
Тем хуже для тебя», говорил он мысленно,
как человек, который бы тщетно попытался потушить
пожар, рассердился бы
на свои тщетные усилия и сказал бы: «так
на же тебе! так сгоришь за это!»
Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный,
как зарево
пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов; звезды спокойно сияли
на темно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права!..
— Бог приберег от такой беды,
пожар бы еще хуже; сам сгорел, отец мой. Внутри у него как-то загорелось, чересчур выпил, только синий огонек пошел от него, весь истлел, истлел и почернел,
как уголь, а такой был преискусный кузнец! и теперь мне выехать не
на чем: некому лошадей подковать.
Глядишь — и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть
на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где
пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
На расстоянии трех миль во все стороны не оставалось ни одной избы в порядке: все валилось и дряхлело, все пораспивалось, и осталась бедность да лохмотья;
как после
пожара или чумы, выветрился весь край.
В публичных каретах, [Публичные кареты — казенные кареты почтового ведомства.] в лавках, поймав хоть какого-нибудь слушателя, наводила разговор
на своего сына,
на его статью,
как он помогал студенту, был обожжен
на пожаре и прочее.
Он хорошо помнил опыт Москвы пятого года и не выходил
на улицу в день 27 февраля. Один, в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у окна и смотрел во тьму позднего вечера, она в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами
пожаров и
как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом. Где-то далеко не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и так же медленно опускались за крыши домов.
Бородатый человек в золотых очках, стоя среди зала, размахивая салфеткой над своей головой, сказал,
как брандмейстер
на пожаре...
Какая-то сила вытолкнула из домов
на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел
на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли в красных пятнах
пожаров, черные потоки крестьян.
Варвару он все более забавлял, рассказывая ей смешное о провинциальной жизни, обычаях, обрядах, поверьях,
пожарах, убийствах и романах. Смешное он подмечал неплохо, но рассказывал о нем добродушно и даже
как бы с сожалением. Рассказывал о ловле трески в Белом море, о сборе кедровых орехов в Сибири, о добыче самоцветов
на Урале, — Варвара находила, что он рассказывает талантливо.
Клим открыл в доме даже целую комнату, почти до потолка набитую поломанной мебелью и множеством вещей, былое назначение которых уже являлось непонятным, даже таинственным.
Как будто все эти пыльные вещи вдруг, толпою вбежали в комнату, испуганные, может быть,
пожаром; в ужасе они нагромоздились одна
на другую, ломаясь, разбиваясь, переломали друг друга и умерли. Было грустно смотреть
на этот хаос, было жалко изломанных вещей.
— О торговле, об эманципации женщин, о прекрасных апрельских днях,
какие выпали нам
на долю, и о вновь изобретенном составе против
пожаров.
Как это вы не читаете? Ведь тут наша вседневная жизнь. А пуще всего я ратую за реальное направление в литературе.
Потом он взглянет
на окружающее его, вкусит временных благ и успокоится, задумчиво глядя,
как тихо и покойно утопает в
пожаре зари вечернее солнце, наконец решит, что жизнь его не только сложилась, но и создана, даже предназначена была так просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально покойной стороны человеческого бытия.
И это правда. Обыкновенно ссылаются
на то,
как много погибает судов. А если счесть, сколько поездов сталкивается
на железных дорогах, сваливается с высот, сколько гибнет людей в огне
пожаров и т. д., то
на которой стороне окажется перевес? И сколько вообще расходуется бедного человечества по мелочам, в одиночку, не всегда в глуши каких-нибудь пустынь, лесов, а в многолюдных городах!
Несколько лет назад
на фабрике случился
пожар, и отчего? Там запрещено работникам курить сигары: один мальчик, которому, вероятно, неестественно казалось не курить сигар в Маниле, потихоньку закурил. Пришел смотритель: тагал, не зная,
как скрыть свой грех, сунул сигару в кипу мочал.
Мы стали сбираться домой, обошли еще раз все комнаты, вышли
на идущие кругом дома галереи: что за виды!
какой пламенный закат!
какой пожар на горизонте! в
какие краски оделись эти деревья и цветы!
как жарко дышат они!
«Осмелюсь доложить, — вдруг заговорил он, привстав с постели, что делал всякий раз,
как начинал разговор, — я боюсь
пожара: здесь сена много, а огня тушить
на очаге нельзя, ночью студено будет, так не угодно ли, я велю двух якутов поставить у камина смотреть за огнем!..» — «
Как хотите, — сказал я, — зачем же двух?» — «Будут и друг за другом смотреть».
— И в мыслях, барин, не было. А он, злодей мой, должно, сам поджег. Сказывали, он только застраховал. А
на нас с матерью сказали, что мы были, стращали его. Оно точно, я в тот раз обругал его, не стерпело сердце. А поджигать не поджигал. И не был там,
как пожар начался. А это он нарочно подогнал к тому дню, что с матушкой были. Сам зажег для страховки, а
на нас сказал.
Это он припомнил о вчерашних шести гривнах, пожертвованных веселою поклонницей, чтоб отдать «той, которая меня бедней». Такие жертвы происходят
как епитимии, добровольно
на себя почему-либо наложенные, и непременно из денег, собственным трудом добытых. Старец послал Порфирия еще с вечера к одной недавно еще погоревшей нашей мещанке, вдове с детьми, пошедшей после
пожара нищенствовать. Порфирий поспешил донести, что дело уже сделано и что подал,
как приказано ему было, «от неизвестной благотворительницы».
Как в кинематографе, передо мной одна за другой вставали картины прошлого: первая встреча с Дерсу
на реке Лефу, озеро Ханка, встреча с тигром
на Ли-Фудзине, лесной
пожар на реке Санхобе, наводнение
на Билимбе, переправа
на плоту через реку Такему, маршрут по Иману, голодовка
на Кулумбе, путь по Бикину и т.д.
Предприятие это,
как и все скороспелые русские предприятия, обречено было
на гибель. Срублено деревьев было много, а вывезено мало. Большинство их брошено в тайге; зато
какой горючий материал для лесных
пожаров остался
на месте!
По ней нам и надлежало идти. Всюду
на горах лес был уничтожен
пожарами; он сохранился только в долинах
как бы отдельными островками.
Приближались сумерки. Болото приняло одну общую желто-бурую окраску и имело теперь безжизненный и пустынный вид. Горы спускались в синюю дымку вечернего тумана и казались хмурыми. По мере того
как становилось темнее, ярче разгоралось
на небе зарево лесного
пожара. Прошел час, другой, а Дерсу не возвращался. Я начал беспокоиться.
Поднялся ветер. В одну минуту пламя обхватило весь дом. Красный дым вился над кровлею. Стекла затрещали, сыпались, пылающие бревна стали падать, раздался жалобный вопль и крики: «Горим, помогите, помогите». — «
Как не так», — сказал Архип, с злобной улыбкой взирающий
на пожар. «Архипушка, — говорила ему Егоровна, — спаси их, окаянных, бог тебя наградит».
Он возвратился с моей матерью за три месяца до моего рождения и, проживши год в тверском именье после московского
пожара, переехал
на житье в Москву, стараясь
как можно уединеннее и скучнее устроить жизнь.
Я еще,
как сквозь сон, помню следы
пожара, остававшиеся до начала двадцатых годов, большие обгорелые дома без рам, без крыш, обвалившиеся стены, пустыри, огороженные заборами, остатки печей и труб
на них.
После обыкновенных фраз, отрывистых слов и лаконических отметок, которым лет тридцать пять приписывали глубокий смысл, пока не догадались, что смысл их очень часто был пошл, Наполеон разбранил Ростопчина за
пожар, говорил, что это вандализм, уверял,
как всегда, в своей непреодолимой любви к миру, толковал, что его война в Англии, а не в России, хвастался тем, что поставил караул к Воспитательному дому и к Успенскому собору, жаловался
на Александра, говорил, что он дурно окружен, что мирные расположения его не известны императору.
Но в эту ночь,
как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам и находившиеся за самым Машковцевым домом. Полицмейстер и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже разобрали стену конюшни и вывели, не опаливши ни гривы, ни хвоста, спорную лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя
на белом жеребце, ехал получать благодарность особы за примерное потушение
пожара. После этого никто не сомневался в том, что полицмейстер все может сделать.
Пожар достиг в эти дня страшных размеров: накалившийся воздух, непрозрачный от дыма, становился невыносимым от жара. Наполеон был одет и ходил по комнате, озабоченный, сердитый, он начинал чувствовать, что опаленные лавры его скоро замерзнут и что тут не отделаешься такою шуткою,
как в Египте. План войны был нелеп, это знали все, кроме Наполеона: Ней и Нарбон, Бертье и простые офицеры;
на все возражения он отвечал кабалистическим словом; «Москва»; в Москве догадался и он.
На высоких крышах башен
Я,
как дома, весь в огне.
Пыл
пожара мне не страшен,
Целый век я
на войне!
А сам уже поднимает два шара
на коромысле каланчи, знак Тверской части. Городская — один шар, Пятницкая — четыре, Мясницкая — три шара, а остальные — где шар и крест, где два шара и крест — знаки, по которым обыватель узнавал, в
какой части города
пожар. А то вдруг истошным голосом орет часовой сверху...
Пожарные в двух этажах, низеньких и душных, были набиты,
как сельди в бочке, и спали вповалку
на нарах, а кругом
на веревках сушилось промокшее
на пожарах платье и белье. Половина команды — дежурная — никогда не раздевалась и спала тут же в одежде и сапогах.
Как-то с
пожара на Татарской я доехал до Пятницкой части с пожарными, соскочил с багров и, прокопченный дымом, весь в саже, прошел в ближайшие Суконные бани.
Автомобиль бешено удирал от пожарного обоза, запряженного отличными лошадьми. Пока не было телефонов,
пожары усматривали с каланчи пожарные. Тогда не было еще небоскребов, и вся Москва была видна с каланчи
как на ладони.
На каланче, под шарами, ходил день и ночь часовой. Трудно приходилось этому «высокопоставленному» лицу в бурю-непогоду, особенно в мороз зимой, а летом еще труднее: солнце печет, да и
пожары летом чаще, чем зимой, — только гляди, не зевай! И ходит он кругом и «озирает окрестности».
В свободное от
пожаров время они ходили к ним в гости, угощались
на кухне, и хозяйки
на них смотрели
как на своих людей, зная, что не прощелыга какой-нибудь, а казенный человек,
на которого положиться можно.
Ему Москва была обязана подбором лошадей по мастям: каждая часть имела свою «рубашку», и москвичи издали узнавали,
какая команда мчится
на пожар.
—
Пожар — глупость! За
пожар кнутом
на площади надо бить погорельца; он — дурак, а то — вор! Вот
как надо делать, и не будет
пожаров!.. Ступай, спи. Чего сидишь?
Вверху
на горах и холмах, окружающих Александровскую долину, по которой протекает Дуйка, обгорелые пни, или торчат,
как иглы дикобраза, стволы лиственниц, высушенных ветром и
пожарами, а внизу по долине кочки и кислые злаки — остатки недавно бывшего здесь непроходимого болота.
Из Александровска в Арковскую долину ведут две дороги: одна — горная, по которой при мне не было проезда, так
как во время лесных
пожаров на ней сгорели мосты, и другая — по берегу моря; по этой последней езда возможна только во время отлива.
На левом плане горят чудовищные костры, выше них — горы, из-за гор поднимается высоко к небу багровое зарево от дальних
пожаров; похоже,
как будто горит весь Сахалин.
На другой же день после
пожара в Фотьянку приехала Марья. Она первым делом разыскала Наташку с Петрунькой, приютившихся у соседей. Дети обрадовались тетке после ночного переполоха,
как радуются своему и близкому человеку только при таких обстоятельствах. Наташка даже расплакалась с радости.
Никаких разговоров по первоначалу не было,
как не было их потом, когда
на другой день приехал с
пожара Макар. Старик отмалчивался, а сыновья не спрашивали. Зато Домнушка в первую же ночь через Агафью вызнала всю подноготную: совсем «выворотились» из орды, а по осени выедет и большак Федор с женой. Неловко было выезжать всем зараз, тоже совестно супротив других, которым не
на что было пошевельнуться: уехали вместе, а назад повернули первыми Горбатые.
Можно себе представить удивление Никитича, когда после двенадцати часов ночи он увидал проходившего мимо его корпуса Петра Елисеича. Он даже протер себе глаза: уж не блазнит ли, грешным делом? Нет, он, Петр Елисеич… Утром рано он приходил
на фабрику каждый день, а ночью не любил ходить, кроме редких случаев,
как пожар или другое какое-нибудь несчастие. Петр Елисеич обошел все корпуса, осмотрел все работы и завернул под домну к Никитичу.
— Поезжай ты, Самойло Евтихыч,
на пристань, — упрашивала больная мужа. —
Какое теперь время: работа,
как пожар, а Вася еще не дошел до настоящей точки.
Замирающею трелью заливался колокол у заводской конторы,
как звонили только
на пожар. Вскинулась за своею стойкой Рачителиха, когда донесся до нее этот звук.
— Что, мол,
пожар, что ли?» В окно так-то смотрим, а он глядел, глядел
на нас, да разом
как крикнет: «Хозяин, говорит, Естифей Ефимыч потонули!» — «
Как потонул? где?» — «К городничему, говорит, за реку чего-то пошли, сказали, что коли Федосья Ивановна, — это я-то, — придет, чтоб его в чуланчике подождали, а тут, слышим, кричат
на берегу: „Обломился, обломился, потонул!“ Побегли — ничего уж не видно, только дыра во льду и водой сравнялась, а приступить нельзя, весь лед иструх».
Стан высокий, стройный и роскошный, античная грудь, античные плечи, прелестная ручка, волосы черные, черные
как вороново крыло, и кроткие, умные голубые глаза, которые так и смотрели в душу, так и западали в сердце, говоря, что мы
на все смотрим и все видим, мы не боимся страстей, но от дерзкого взора они в нас не вспыхнут
пожаром.
Доктор никак не мог сообразить, для
каких целей необходимо залить Москву кровью и заревом
пожара, но страшное выражение лица Арапова, когда он высказывал мысль, и его загадочная таинственность в эту ночь еще более усилили обаятельное влияние корректора
на Розанова.